sergeibegichev в этот День Шахтёрапорохом пропах…
Сегодня, как и каждое последнее воскресенье лета, Донецк празднует День Шахтёра и День Города. Именно так, в сложившихся условиях всё это пишется с большой буквы.
Поздравляю свой город и его не дрогнувших жителей с одним из главных праздников Донбасса.
Хочу пожелать всем нам стойкости, единства и победы. Победы, которую в последствии не сможет использовать в своих интересах ни одна олигархическая мразь.
Шахтёры – это не только тяжёлый, почти что каторжный труд за относительно высокую плату, шахтёры – это братство спокойных и уверенных в себе мужиков, людей с настоящим стержнем, которые уважают себя и окружающих, братство правильных мужиков.
Насколько я знаю, в шахте (именно под землёй) не способна удержаться ни одна мразь, позарившаяся на высокую шахтёрскую зарплату. Шахта выдавливает из себя людей нечистоплотных и слабых – экстремальностью своих условий, теснотой отношений в коллективе, где люди в условиях непрерывного риска должны доверять друг другу. Братство шахтёров чем-то сродни альпинистскому или военному братству – перед лицом смерти все равны, и каждый может рассчитывать на плечо товарища и должен, случись необходимость, подставить ему своё.
Я опускался в шахту лишь однажды, на ознакомительную экскурсию на шахте Калинина. Там разрабатывают горизонтальные выработки – в угольном плате скальной стены прорубывают клин метров 10-12 шириной и полтора метра высотой. В глубину этот клин идёт метров на восемь, сужаясь до нуля. Эти 80 квадратов с максимальной высотой в полтора метра напичканы железом – комбайнами и лентами. Всё это лязгает, визжит, гремит и живёт своей металлической жизнью. Это – забой. И в его тёмном, пылевом аду работают полуголые люди. Прямо внутри. Кто-то, ближе к краю, согнувшись, кто-то, в середине – на коленях, ближе к сужающемуся концу клина работают лёжа. Чтобы сделать шаг в некоторых местах забоя, нужно отдать команду, как минимум, двум операторам комбайна выключить механизм. Орать команды приходится очень громко – прочие звуки тонут в хаосе в лязге металла, рубящего и сверлящего угольный пласт. Одно неверное движение в темноте, нерасслышанная оператором команда «стоп» могут стоить человеку конечности или жизни. По пояс голые люди в забое похожи не на гномов – на тёмных сильфов, словно бы парящих над своими конвейерами и стругами. Говорят, они работают на инстинктах, мозг с его затратами времени на обработку сигналов в такой опасной среде – помеха одна. Это очень опасная, чудовищно опасная работа.
Есть ещё крутое падение, где угольный пласт идёт вертикально, и там шахтёры крепятся к нему, как альпинисты, работая иногда на высоте в несколько сотен метров. Совершенно безо всякой страховки – ведь уголёк там приходится колоть отбойным молотком, а лишние верёвки на теле при такой интенсивной физической работе – сплошная мука. Я не был в подобных шахтах, но представляю, насколько это умопомрачительное зрелище для зрителя со стороны.
Мой отец связан с шахтным производством, сам неоднократно подрабатывал шахтёром в сложные времена, он рассказывал мне множество историй о беспримерном мужестве этой когорты людей, перед которыми я сегодня снимаю шляпу. С праздником тебя, бать.
И, в заключение, одна история. Мне было лет 20-22, я возвращался домой на троллейбусе, который по пути проезжает одну из уже закрытых донецких шахт. На шахтной остановке на заднюю дверь вошли несколько шахтёров – чистые, выскобленные до блеска (иначе не отмыть въедливую угольную пыль). От них пахло одеколоном и слегка спиртным. Мужики немного расслабились после смены, такое бывает. Понимая, что они уже среди других людей, группка шахтёров, их было человек 5, сгрудилась в кружок на задней площадке и молча ехала по домам. В чистой отутюженной одежде, тщательно причёсанные, но смертельно уставшие – ни шуток, ни слов – одна тяжёлая усталость после смены, сдобренная небольшой порцией алкоголя.
Через пару остановок была моя. Я опустился на последнюю ступеньку, стоя лицом в салон – к шахтёрам. Наверное, один из них почувствовал мой взгляд и посмотрел в ответ. Я не стал отводить глаза, и мы зацепись взглядами. Знаете, раньше были в Донецке такие взгляды, тяжёлые, колючие, типа, кто из двух самцов более альфа-доминантен. Я тогда мало знал о тяготах шахтёрского труда и увлекался Достоевским – мы были словно иноплатеняне. Следующим, по логике вещей, могло слететь недоброе слово. Но вместо него здоровенный пьяноватый мужичина вдруг улыбнулся мне широко. Да так искренне и светло, что я не мог сопротивляться обаянию этой улыбки, и расплылся ему в ответ. Мы, улыбаясь, смотрели несколько секунд друг на друга, и от этого взгляда становилось так тепло, что мне показалось, я почувствовал его сердце. Это был взгляд – свадьба, взгляд – праздник, которым человек способен дать другому настоящую радость бытия.
- В России самые пьяные люди у нас и самые добрые, - начал я вдруг цитату из Достоевича. – самые добрые люди у нас и самые пьяные.
- Ты откуда это знаешь? – вдруг самым искренним образом удивился мужик.
- Это не я сказал, это один мудрый старый дядька.
- Слушай ты, дядька, пойдём сейчас выпьем, ты должен со мной выпить, - вдруг забеспокоился шахтёр.
- В другой раз обязательно – сейчас моя остановка, мне нужно идти. На самом деле.
Я вышел на улицу, и помахал уходящему тралику, пять здоровенных ручищ махали мне в ответ.
С Днём Шахтёра, друзья. Пусть Бог бережёт этих больших, неуклюжих, настоящих людей.
Сегодня, как и каждое последнее воскресенье лета, Донецк празднует День Шахтёра и День Города. Именно так, в сложившихся условиях всё это пишется с большой буквы.
Поздравляю свой город и его не дрогнувших жителей с одним из главных праздников Донбасса.
Хочу пожелать всем нам стойкости, единства и победы. Победы, которую в последствии не сможет использовать в своих интересах ни одна олигархическая мразь.
Шахтёры – это не только тяжёлый, почти что каторжный труд за относительно высокую плату, шахтёры – это братство спокойных и уверенных в себе мужиков, людей с настоящим стержнем, которые уважают себя и окружающих, братство правильных мужиков.
Насколько я знаю, в шахте (именно под землёй) не способна удержаться ни одна мразь, позарившаяся на высокую шахтёрскую зарплату. Шахта выдавливает из себя людей нечистоплотных и слабых – экстремальностью своих условий, теснотой отношений в коллективе, где люди в условиях непрерывного риска должны доверять друг другу. Братство шахтёров чем-то сродни альпинистскому или военному братству – перед лицом смерти все равны, и каждый может рассчитывать на плечо товарища и должен, случись необходимость, подставить ему своё.
Я опускался в шахту лишь однажды, на ознакомительную экскурсию на шахте Калинина. Там разрабатывают горизонтальные выработки – в угольном плате скальной стены прорубывают клин метров 10-12 шириной и полтора метра высотой. В глубину этот клин идёт метров на восемь, сужаясь до нуля. Эти 80 квадратов с максимальной высотой в полтора метра напичканы железом – комбайнами и лентами. Всё это лязгает, визжит, гремит и живёт своей металлической жизнью. Это – забой. И в его тёмном, пылевом аду работают полуголые люди. Прямо внутри. Кто-то, ближе к краю, согнувшись, кто-то, в середине – на коленях, ближе к сужающемуся концу клина работают лёжа. Чтобы сделать шаг в некоторых местах забоя, нужно отдать команду, как минимум, двум операторам комбайна выключить механизм. Орать команды приходится очень громко – прочие звуки тонут в хаосе в лязге металла, рубящего и сверлящего угольный пласт. Одно неверное движение в темноте, нерасслышанная оператором команда «стоп» могут стоить человеку конечности или жизни. По пояс голые люди в забое похожи не на гномов – на тёмных сильфов, словно бы парящих над своими конвейерами и стругами. Говорят, они работают на инстинктах, мозг с его затратами времени на обработку сигналов в такой опасной среде – помеха одна. Это очень опасная, чудовищно опасная работа.
Есть ещё крутое падение, где угольный пласт идёт вертикально, и там шахтёры крепятся к нему, как альпинисты, работая иногда на высоте в несколько сотен метров. Совершенно безо всякой страховки – ведь уголёк там приходится колоть отбойным молотком, а лишние верёвки на теле при такой интенсивной физической работе – сплошная мука. Я не был в подобных шахтах, но представляю, насколько это умопомрачительное зрелище для зрителя со стороны.
Мой отец связан с шахтным производством, сам неоднократно подрабатывал шахтёром в сложные времена, он рассказывал мне множество историй о беспримерном мужестве этой когорты людей, перед которыми я сегодня снимаю шляпу. С праздником тебя, бать.
И, в заключение, одна история. Мне было лет 20-22, я возвращался домой на троллейбусе, который по пути проезжает одну из уже закрытых донецких шахт. На шахтной остановке на заднюю дверь вошли несколько шахтёров – чистые, выскобленные до блеска (иначе не отмыть въедливую угольную пыль). От них пахло одеколоном и слегка спиртным. Мужики немного расслабились после смены, такое бывает. Понимая, что они уже среди других людей, группка шахтёров, их было человек 5, сгрудилась в кружок на задней площадке и молча ехала по домам. В чистой отутюженной одежде, тщательно причёсанные, но смертельно уставшие – ни шуток, ни слов – одна тяжёлая усталость после смены, сдобренная небольшой порцией алкоголя.
Через пару остановок была моя. Я опустился на последнюю ступеньку, стоя лицом в салон – к шахтёрам. Наверное, один из них почувствовал мой взгляд и посмотрел в ответ. Я не стал отводить глаза, и мы зацепись взглядами. Знаете, раньше были в Донецке такие взгляды, тяжёлые, колючие, типа, кто из двух самцов более альфа-доминантен. Я тогда мало знал о тяготах шахтёрского труда и увлекался Достоевским – мы были словно иноплатеняне. Следующим, по логике вещей, могло слететь недоброе слово. Но вместо него здоровенный пьяноватый мужичина вдруг улыбнулся мне широко. Да так искренне и светло, что я не мог сопротивляться обаянию этой улыбки, и расплылся ему в ответ. Мы, улыбаясь, смотрели несколько секунд друг на друга, и от этого взгляда становилось так тепло, что мне показалось, я почувствовал его сердце. Это был взгляд – свадьба, взгляд – праздник, которым человек способен дать другому настоящую радость бытия.
- В России самые пьяные люди у нас и самые добрые, - начал я вдруг цитату из Достоевича. – самые добрые люди у нас и самые пьяные.
- Ты откуда это знаешь? – вдруг самым искренним образом удивился мужик.
- Это не я сказал, это один мудрый старый дядька.
- Слушай ты, дядька, пойдём сейчас выпьем, ты должен со мной выпить, - вдруг забеспокоился шахтёр.
- В другой раз обязательно – сейчас моя остановка, мне нужно идти. На самом деле.
Я вышел на улицу, и помахал уходящему тралику, пять здоровенных ручищ махали мне в ответ.
С Днём Шахтёра, друзья. Пусть Бог бережёт этих больших, неуклюжих, настоящих людей.
